её глаза пьяные в твоих расплывались
тени плавно всплывали с февральского смога
я просто вспомнил как мы смеялись
любили, страдали, ты помнишь?
вместе были счастливы.
а любит она совсем другого.

я нарисую что-то важное для нас,
эти чернильные портреты порваны,
совсем как порваны все лёгкие,
запечатлю события в ломо.
в твоих ладонях утопать готов,
невидимый мой друг, тут только
тишина вокруг стоит, и всем плевать,
тебе, наверное, тоже?

я обезвожен и убит обидой,
ночью вчера выходил в окно.
мы просто актёры немого кино,
мы просто тени в театрах,
в сольных песнях бэк-вокалом,
бокалом красного вина в руках.
у нас тут будущего ноль,
и это страх за неродившихся детей.
Варвара плакала сегодня ночью,
что с ней?
я любил рисовать на песке твоё имя,
и мёрз в ожидании на остановке.
когда ты ушла из жизни моей,
я просто рыдал, в конвульсиях бился.
а теперь где-то в сердце доктор
обнаружил поломку.
и дело, может быть, не в том,
что скоро меня уже не будет на свете.
наши дети будут петь мои песни
и так же рыдать, как девочка с екатеринбурга.
рыдает маленький принц на своей планете,
рыдает Экзюпери. мне жутко оттого,
что завтра не будет больше, ты не придёшь,
ты больше не поставишь чайник для кофе.
не будешь плакать у меня в коленях с болью.
запястья в крови не мои, да не мои и руки больше
последним током электрическим по коже
твои касания рисует ветер.
а любишь ты совсем другого.

любить несмотря на погоду, обиды, проблемы,
красивые виды на место, где мы будем гнить с тобой;
печальные порою люди просто убивали себя
у других на глазах, в слезах лежать, накинув плед.
любимым быть большая честь,
я плачу в подушку при передозе таблетками.
а ты плачешь в подушку под portishead.
никогда не любил этот момент молчания.
скажи уже прощай, пожалуйста, ты не тяни,
прогнили мы, прогнили дни, когда мы были вместе.
хочу я сесть и отдышаться напоследок.
ты никогда не найдёшь иголку из стога,
ты никогда не поймёшь меня,
ты больше никогда меня не увидишь.
и любишь ты, сука, совсем другого.